Передоз.

[Объебос Объебосович]

• 
  Передоз.

С утреца, для поднятия настроения, Семарь-Здрахарь ширнулся и пошел на
работу. Где он вкалывал на Советскую власть и какую должность занимал, для
нашего повествования не имеет значения. Важно лишь то, что у него в кармане
был пузырь винта, а после работы Семарь-Здрахарь намеревался пойти по
теркам. Имеет значение еще и количество винта. Ибо наливал его
Семарь-Здрахарь уже будучи вмазанным и по заширке забыл, что не разбодяжил
отщелоченый винт.
Съебавшись пораньше, наш герой прямым ходом двинул в драгу. Она
заслуживает отдельного описания.
Это был двухэтажный домик из красного кирпича. На втором этаже раньше
помещались ремонт обуви и прачечная, а на первом была каличная.
Семарь-Здрахарь не раз затаривался там джефом, а позже и салютом. Это была
одна из московских достопримечательностей: мазовая драга. В ней никогда не
дибили и Семарь-Здрахарь держал ее на крайняк. Когда нигде больше вырубить
не удавалось, он чапал сюда и получал свои две банки.
Теперь же все накрылось пиздой. Драгу закрыли и раздербанили. Дом
готовился к сносу.
Вчера Семарь-Здрахарь забрел сюда. Он ностальгически побродил по битым
стеклам. Нашел какие-то беспонтовые калики и пачек сорок просроченного
димедрола. Но под одним из фанерных листов его ждало открытие: две коробки
ташкентского стекольного джефа!
Но самое главное ждало в подвале. Там гигантскими стопами громоздились
терки! Все они были с таксировкой, но свести надпись, хотя и было достаточно
геморройным делом, с номерными бумагами себя оправдывало.
В соседнем помещении валялись пузырьки, банки темного стекла с
притертыми крышками, еще до хуя всякой полезной для ширового поебени.
И Семарь-Здрахарь решил наведаться сюда еще разок, прошмонать все как
следует. Для этого он захватил самую большую из имевшихся у него сумок и
пару целкофановых пакетов с ручками.
Шмон торгового зала почти ничего, кроме нескольких пластов релашки,
карпика и седуксена, не дал. Семарь-Здрахарь, спугнув по дороге ссущего
мужика, пошел в подвал.
Ветерок из разбитых окон продувал недлинный коридор. В нем было
темновато, но в комнатах с обеих его сторон света было достаточно.
Зайдя в помещение со стопами терок, Семарь-Здрахарь прикинул фронт
работ. Рыться здесь можно было несколько часов. Он уже решил, что конкретно
он будет брать: только терки, написанные чернилами, они легче поддаются
мытью, и с самыми экзотическими верхними колотухами.
Семарь-Здрахарь присел на одну из кип. Действие утренней ширки почти
кончилось, подступала легкая абстяга. Решив, что втюхавшись, на заморочке,
он сделает все быстрее, Семарь-Здрахарь достал винт.
Выбралось три квадрата. Семарь-Здрахарь задумался.
Трешка. А его дозняк полтора куба. Значит, последовал логический вывод,
он сделал себе полторашку и разбодяжил ее вдвое. Пора ширяться.
Перетянув руку, Семарь-Здрахарь нащупал канат, взял контроль, и с
ветерком прошмыгал все три куба.
На последних децилах он понял, что чего-то не так. Его странно повело,
но наркоман добил оставшееся в машине и выдернул агрегат из руки.
Сначала бешено заколотилось сердце. Его удары эхом отражались в ушах и
Семарь-Здрахарь начал задыхаться.
С усилием заставляя себя делать вдохи и выдохи, но увидел, что все
вокруг странно изменилось. Все поле зрения заполнили мелкие треугольники.
Они радужно переливались, почти полностью заслоняя все окружающее.
Чувства резко обострились. Семарь-Здрахарь услышал чьи-то шаги,
обстремался, что его заметут с баяном, полным контроля, до сих пор зажатым в
его пальцах, но потом понял, что шаги раздаются с улицы.
Послышалось неразборчивое бормотание. Семарь-Здрахарь не мог
определить, что это, глюк, или действительно кто-то поблизости
разговаривает.
Замерев, он настороженно вслушивался. Треугольнички поблекли, но пока
оставались, искажая очертания и краски окружающих стен.
"Передоз" -- Понял Семарь-Здрахарь. -- "Как бы не кинуться
невзначай..."
Звук приковал его внимание. Он был беспомощен, не мог пошевелиться, и
это было чертовски страшно. Пластик баяна нагрелся от тепла его руки, но
выпустить его не было возможности. Все было напряжено и возбуждено. Звук
повторился. Это кто-то приближался по коридору.
Семарь-Здрахарь застыл. Страх, что засекут в таком положении,
парализовал все мышцы.
Шаги приблизились. Что-то загремело, очевидно, идущий в потемках обо
что-то споткнулся. Послышался неразборчивый возглас и шаги стали удаляться.
"Пронесло" -- Вытер пот со лба Семарь-Здрахарь и обнаружил, что может
двигаться. Но когда он попытался разжать, наконец, пальцы и, хотя бы,
выронить шприц, он понял, что тело его опять не слушается.
Продолжая насильственно дышать, он прислушался к внезапной тишине.
Сердца слышно не было. Он потрогал себе пульс. Не слышно. Артерия на горле
тоже не пульсировала как обычно. Он приложил руку к груди.
Ни звука.
"Остановилось... -- Это слово словно само по себе прозвучало в голове
Семаря-Здрахаря. За ним появилось второе: -- Глупо..."
Тело моментально покрылось холодным водянистым потом.
"Я не хочу умирать!!! -- Мысленно возопил Семарь-Здрахарь. -- Сердце,
бейся! Стучи, родное! Давай, давай, давай!!!"
В полнейшей панике, не понимая, что делает, Семарь-Здрахарь стал с
силой давить себе на грудь. Ему казалось, что так он сможет сделать сам себе
искусственное дыхание и заставить сердце заработать снова.
И оно пошло. Сначала Семарь-Здрахарь почувствовал что сердце сначала
колыхнулось, потом ударило активнее, и забилось, давая возможность своему
хозяину прослушивать пульс и жить дальше.
Эйфория подступила к горлу Семаря-Здрахаря. Слезы покатились по его
щекам, наркоман был искренне счастлив. Осознав, какое это счастье, одна лишь
возможность жить.
Семарь-Здрахарь сидел на куче пользованных терок, плакал и улыбался,
как идиот, все еще сжимая в ладони скользкий от пота баян.
Можно было бы прервать рассказ на этом эпизоде, но тогда бы создалось
неверное представление о личности Семаря-Здрахаря. Можно было бы подумать,
что чудом оставшись в живых, но как-то оценит этот факт. Но нет... На самом
деде все было по-другому.
Вскоре приступ счастья начал затихать. Семарь-Здрахарь вытер слезы и
сопли. Вытер сознательно и порадовался, что он теперь и все еще может что-то
делать.
Кожа на лице ощущалась им, как воздушный шарик, который сперва надули
до отказа, а потом спустили. Низ живота распирало от избытка мочи, а больше
никаких дискомфортов не было. Разве что повышенное чувство стремности.
Семарь-Здрахарь встал. От долгого пребывания в одной позе, ноги затекли
и теперь их кололи тысячи баянов со струнами. Он покачнулся и едва не
грохнулся на терочные завалы. Второй шаг пришлось делать уже держась рукой
за стену.
Выбравшись в темноту коридора, Семарь-Здрахарь долго ссал туда,
покачиваясь от ли от внезапно накатившей усталости, то ли от нестойкости
подгибающихся ног.
Совершая обратное путешествие он запнулся и грохнулся на бумажные
развалы. Подниматься не было сил, да и желания. Семарь-Здрахарь вытянул
вперед руки, подтащил к себе перевязанную шпагатом стопу рецептов и стащил
веревку. Верхняя терка при этом порвалась, но наркоман плюнул на это и начал
разбирать оставшиеся.
В этой пачке все бумаги оказались на кодтерпин. Семарь-Здрахарь
несколько секунд разглядывал каждый, оценивая его мазовость, и, или
отшвыривал в сторону, или оставлял перед собой.
Из нескольких сотен бланков, заслуживающих внимания терок оказалось
штук десять.
Перевернувшись, Семарь-Здрахарь сел и подцепил следующую пачку.
Стемнело. Семарь-Здрахарь сидел, обложенный рецептами и перебирал их с
максимально возможной скоростью. Его сумка уже наполовину была забита. Когда
потемнело так, что разбирать надписи на рецептах стало невозможным, он
встал. Несколько раз прошелся по помещению, разминаясь. Покурил.
Вскоре он вышел из разрушенной аптеки, с трудом переставляя ноги,
волоча за собой тяжеленную сумищу и радуясь, что надыбанных терок ему хватит
на несколько месяцев непрерывного зашира.